Top.Mail.Ru
КУПИТЬ билеты
«Сорок сумасшедших в Петербурге должно найтись…»
Пресса «Жизнь в театре» Дэвида Мэмета
Автор: Ушакова А.//PRO-сцениум. 2008. ноябрь (интервью с О. Куликовым)   

Спектакль Театра «На Литейном» «Жизнь в театре» выдвинут на «Золотой софит» в трёх номинациях: «Лучшая мужская роль», «Лучший спектакль на малой сцене», «Лучший дебют». В канун присуждения высшей театральной премии Петербурга мы побеседовали с его постановщиком, режиссёром Олегом Куликовым.

 

- Как возникла идея поставить спектакль «Жизнь в театре»?
- Любой материал – я не знаю другого закона – выбирается сердцем. Эта пьеса меня чрезвычайно заинтересовала, я несколько раз к ней возвращался, откладывал на месяц-полтора, снова перечитывал, и всё-таки внутри утвердился, что это глубокое, парадоксальное произведение и его стоит делать. Я дал почитать пьесу Сергею Симоновичу Дрейдену, и он откликнулся. Мы довольно долго готовились к работе, искали способ репетиций, искали ключ к этой двери… Я сотрудничаю с Театром «На Литейном» уже несколько лет. Это живой, открытый для экспериментов театр. Художественный руководитель театра Александр Владимирович Гетман поддержал нас в нашем начинании, несмотря на то, что эта пьеса, совершенно очевидно, не может претендовать на абсолютный зрительский успех. Для того чтобы решиться на эксперимент в современном театре все больше и больше требуется мужество, особенно если учитывать ситуацию, связанную с грядущей театральной реформой…


- Вы боитесь, что театр станет коммерческим?
- Нет. Насколько я знаю, коммерческий успех ещё никому не навредил. В современном мире экономика первична. Конечно, чтобы сохранить театр, не стоит думать, что он обязательно должен быть беден, важнее, чтобы он оставался живым театром, живым и только – до конца…. Хорошо, когда спектакль становится предметом для духовного, интеллектуального размышления. А такое возможно, только если ты сталкиваешься с чем-то живым, тогда в тебе это откликается, пусть даже неприятием… Худо, когда после спектакля тебе хочется забыть не только само творение, но и место расположения театра.


- Развлечение вы исключаете?
- Развлекая – просвещай. Всё прекрасно, кроме скуки. Интересна игра ума, юмора, фантазии… Но это не говорит о том, что это самое важное, это всего лишь мои пристрастия. Положим, когда смотришь Бергмана, или Тарковского, там не улыбнёшься. Но всё-таки это потрясает. Пожалуй, именно это и есть откровение. Но об этом, конечно, приходится только мечтать…


- Как произошло ваше знакомство с творчеством Мэмета?
- В Лондоне, в 1999 году, в Вест-Энде, я обнаружил, что в разных театрах идут его пьесы. Многие годы этот драматург был хорошо известен в Америке, Англии, Германии, Франции... Когда появились переводы, я стал знакомиться с его пьесами, и действительно оценил его как глубокого, тонкого автора. Перевод пьесы «Жизнь в театре» сделала Галина Вячеславовна Коваленко, преподаватель СПбГАТИ.


- Вы выбирали пьесу для определённого актёра?
- Нет. Что касается Сергея Симоновича, то, безусловно, кто хоть немного знаком с его творчеством и судьбой, не может не заинтересоваться перспективой совместного упражнения в профессии. Именно – упражнения. Размер его личности, его профессиональная глубина завораживает… нет ничего лишнего, суетного, нет рвачества… Это настоящее, «без дураков», театральное сотрудничество.


- Раньше у Вас был опыт работы с Сергеем Дрейденом?
- Мы впервые столкнулись в театральном процессе, когда я работал актёром в БДТ, и Григорий Дитятковский репетировал «Отца» Стриндберга. У меня была небольшая роль. Но это было внутри, гораздо более ценный опыт я получил как зритель. Он меня буквально потряс в «Мраморе». Ни один спектакль я не смотрел пять раз, а «Мрамор» видел пять раз! Видимо, Его Величество Случай – о котором говорил Бердяев: «…случай – высший духовный промысел человека». И в нашей профессии этот промысел чрезвычайно важен. Я случайно увидел «Мрамор», и это многое определило. Это вошло в меня, как мёд… как настоящий театральный мёд.
- Какое-то важное театральное впечатление способно чему-то научить?
- Я, думаю, могу заблуждаться, что предыдущее поколение ничему конкретному не может научить новое. Человек все равно учится до конца сам, но когда он хоть что-нибудь понял, ему пора уходить… Так красиво сочинила природа, если бы мы могли научиться у отцов – на Земле был бы рай… Важно «дышать» тем поколением, которое собой являет опыт. Они сами – опыт. Совсем не обязательно, чтобы тебе что-то объясняли: в чём там дело, в чём алгебра…


- Возникает связь поколений?
- Безусловно. Но учиться и научиться – это всё-таки разные вещи. Как можно чему-то научиться у Феллини? Можно только потрясаться величием мастера, масштабом его поэтики… Как можно чему- то научиться у Набокова – как только ты идёшь за ним, ты попадаешь в ловушку. Потому что ты начинаешь ему подражать, или, если тебе повезёт, ты становишься его литературным эпигоном – и это твой конец…


- А как насчёт Евгения Чмеренко – как он оказался в вашем спектакле?
- Он выпускник театрального института (курс Григория Дитятковского). Выбор произошёл случайно. Это был просто подарок, потому что Женя удивительный артист. Я думаю, у него может быть чрезвычайно интересное будущее. В нём есть сочетание редкой работоспособности, природы и профессии… Он работник, а это редкое качество в наше время. В нём есть что-то природно-шукшинское и в тоже время интеллектуальное. Он знает наизусть огромное количество стихов Бродского…


- Наверно, сказывается школа Дитятковского?
- Скорее всего. У него потрясающая выучка, и техническая в том числе. И ещё: он стоик! Этому он, без сомнения, мог научиться только у своего мастера.


- Почему спектакль идёт в фойе театра?
- Сам спектакль нас «вывел» в фойе, он подсказал нам место своей органичной и смысловой жизни. Эту пьесу можно было бы поставить в чёрном кабинете, но это был бы уже другой спектакль. И не факт, что хуже. Просто другой. Мы прорабатывали с художником, Анной Лавровой, идею черного стационарного кабинета… Но постепенно эта тема отошла… Примерно 85% жизни актёра проходит не на сцене, а в репетиционных классах, в гримёрке, в фойе, в буфете, если хотите... Сцена – это цель, но, увы, не весь театр… Каждому артисту хочется быть на сцене, играть главную роль с огромным количеством текста… Но всё-таки жизнь в театре гораздо труднее, гораздо неожиданнее, гораздо коварнее, нежели просто игра на сцене.


- Как вам кажется, спектакль «Жизнь в театре» скорее для театральных «гурманов», или для широкого зрителя?
- Он будет интересен думающей публике. Не важно, будет это продавец в магазине, или библиотекарь... Нельзя зрителей считать глупее себя, нельзя из зрителя делать потребителя, который хочет отдохнуть и развлечься. Таким образом мы сами себе роем могилу, по одной простой причине – если мы воспитываем такого зрителя, то через десять лет о Чехове вообще надо будет забыть. Какой там Мэмет? На Достоевского уже никто не пойдёт. Я думаю, что наши сорок зрительских мест – это органично и нормально. Сорок сумасшедших в Петербурге должно найтись. Во всяком случае, за наши четыре показа я уже заметил около пяти человек, которые посмотрели спектакль три раза.


Мы не делали специально историю только о театре... Хотелось в тишине поразмышлять о человеке, о времени, об опыте, о партнёрстве. Интересен сам человек, который проживает жизнь. Он мог быть летчиком или водителем троллейбуса, но ему все равно приходится проходить свой путь…  Сюжет довольно прост. Старый актёр заканчивает свою жизнь в театре, а молодой – только начинает. И им посчастливилось на полтора часа столкнуться в фойе после спектакля. Персонаж Дрейдена в финале уйдёт из театра навсегда, а его молодому коллеге предстоит пройти свой путь в театре – в широком смысле. И эта встреча с «уходящей натурой» формирует мировоззрение – скорее, жизненное, нежели профессиональное.


- То есть, вы хотели сделать спектакль о человеке…
- Да, о человеке, и только о человеке, не делая никаких выводов: театр – это хорошо или плохо, стоит ему посвящать жизнь или нет…


- Отличается ли жизнь в театре от жизни вне театра?
- Не знаю. Не уверен. Когда ты что-то делаешь в театре, а живёшь по-другому, у тебя ничего ни в жизни, ни в театре не получится – ты везде врёшь. Если театр является искусством, самое важное – не отделять его от жизни. Легко об этом говорить…