Top.Mail.Ru
КУПИТЬ билеты
«Доказательства жизни»
Пресса «Вся жизнь впереди» Эмиля Ажара
Автор: Шитенбург Е.//Город, №9. 2005   

Оптимистичное название «Вся жизнь впереди »принадлежит одному из самых печальных и пессимистичных романов Эмиля Ажара — он же Ромен Гари. Биография самого писателя после публикации текста с жизнерадостным заголовком проста. Получил очередную Гонкуровскую премию, написал что-то еще, почувствовал приближение некрасивой старости, вспомнил покойную маму, совершил самоубийство.

В тексте романа тоже много приятного: квартал Бельвиль, населенный арабами, евреями, чернокожими, шлюхами и наркоманами, — маленький, относительно мирный экзотический ад в центре «большого и радостного Парижа». Старая еврейка мадам Роза, бывшая уважаемая проститутка, бывшая узница концлагеря, ныне содержательница домашнего приюта для детей шлюх. Мальчик Момо, ее любимый питомец — араб, воспитанный еврейкой в мусульманской вере. Не знает своих родителей, не знает своего настоящего возраста, мучается кошмарами, грозится вступить в ряды арабских террористов, дружит со старым зонтиком. Это у него вся жизнь впереди.

Понятно, что в романе Ажара есть то, что никак не могло войти в инсценировку Александра Гетмана и попасть на сцену питерского театра: колоритное смешение рас, розовый шелковый костюм чернокожего сутенера, мадам Лола — самая красивая женщина, какую только видел Момо, — на самом деле трансвестит-сенегалец, в недалеком прошлом боксер. Не было шанса воплотить и уникальную авторскую изощренно-бесхитростную интонацию — рассказчику Момо только в тексте «одновременно» может быть и четыре года, и десять лет, и только в конце романа станет ясно, что ему четырнадцать. Большой уже.

Впрочем, отсутствие «лиловых негров» с лихвой окупается фантазией создателей спектакля. Многонаселенность в замечательных декорациях Семена Пастуха обеспечивают куклы — грубые чучела «чернокожих» шлюх с драной паклей волос и маленькие мягкие куколки — дети. Мертвые, нерожденные, выкидыши. Они разбросаны повсюду, особенно их много в мусорном баке. Этот мир жесток до конца, без вариантов.

Огромная лестница в центре сцены — это и ежедневная мука подъема на седьмой этаж старой мадам Розы, и путь наверх, к вожделенному освобождению от этой жизни. Мадам Розе пора уходить — феерическое создание в рыжем тулуз-лотрековском парике (Ольга Самошина в этой роли изумительна), великолепная мать-львица очень больна, рассудок гаснет, тело истерзано, ей уготовано некрасивое, унизительное существование «овоща». И еще «вся жизнь впереди »— на самом деле Ажар произносил эти слова с отчаянием, как обещание длящегося кошмара. Спектакль получился о том, как один мальчик по имени Момо пытается быть милосерднее Бога.

Единственным «доказательством жизни» мадам Роза называет деньги. Это она в пылу полемики. Настоящим доказательством жизни в спектакле и романе является, конечно же, любовь в самой совершенной ее ипостаси — любовь матери и ребенка. Впрочем, в постановке Театра на Литейном жизнь доказывают и иными способами. Как мило, что и автор романа, и режиссер-постановщик — люди со вкусом, поэтому невыносимый ужас бытия в их произведениях воспринимается как превосходный повод для утонченного юмора. Так в спектакле Анатолия Праудина трагический панэстетизм Эмиля Ажара превращается в эстетскую трагикомедию.

Праудин находит необходимые метафоры для воплощения поэтической депрессии автора, и его режиссерские решения так красивы, что именно их красота и точность служат отменным противоядием (вот и еще одно «доказательство»). Фигурка куклы-мальчика, балансирующего над пропастью, ария официантки (Любовь Завадская), свет — и на сцене «цветочная Ницца». Уличный цирк Момо (Олег Абалян), где вместо ожидаемых клоунских ужимок и непременного красного носа — гром, молния, рваные летящие газеты и соло одинокого зонтика. Скромное обаяние экзистенциализма, укол зонтиком чистого искусства.

Или жутковатое и забавное явление сутенера-наркодилера мосье Амудэ (Александр Цыбульский) — из инфернального подземелья, в белом костюме, с креслом — чучелом шлюхи и устрашающими красными трусами. В спектаклях Праудина комизмом может обладать сам темпоритм актерского существования (как в случае этого «негра в душе», мосье Амудэ, или задумчивого заики М-моцарта Сергея Мосьпана).

Выплеском чудовищного мрака становится страшный режиссерский «стишок» — сцена помутнения рассудка мадам Розы: только что она воспринимала Момо как сына, кушала яблоки со сливками, которыми тот кормил с ложечки свою Розу. Но в какую-то секунду вспомнила свою прежнюю профессию — сливки размазаны по лицу, язык шлюхи призывно вывален изо рта. И не надо никаких эффектных спецсредств — факт безумия налицо. Мальчика перевернуло — в душе (естественно) и «физическом теле» — кувырком через голову.

В поэтическом праудинском театре — свои рифмы. Рассказ умирающей мадам Розы о рыбных косточках, которые ее папа оставлял в маленькой ложечке, когда кушал еврейский фиш, стоит диалога Гамлета с могильщиком. Путь кукольного человечка завершен, осталась лишь крошечная кучка костей. «Ешь! — протягивает мадам Роза — Самошина ложечку Момо. — А ты? — А я уже ела».

Вероятно, этот спектакль поймут и одобрят не все. Но ведь, в сущности, это же прекрасно — у них вся жизнь впереди.