Спектакль по повести Кафки «Превращение» в постановке Геннадия Тростянецкого сломал все жанровые рамки.
Через тридцать лет в Театр «На Литейном» вернулся режиссер Геннадий Тростянецкий. И тут напрашиваются почти стихи — возвращение случилось ради «Превращения». И если когда-то спектакли Тростянецкого сильно украшали репертуар этого театра, сегодня его постановка совершила здесь практически революцию. В своей сценической версии повести Кафки Тростянецкий совместил все возможные жанры, в том числе модные нынче в голливудском кино. И хотя Тростянецкий на «Оскар» не претендует, свою «Форму воды» он создал. Правда, с оглядкой на отечественный менталитет. Поэтому «Превращение» Тростянецкого можно назвать «Формой любви». Что в контексте повести Кафки звучит странно — как раз любви-то в ней меньше всего.

«Молчание чудовища»
История о том, как скромный коммивояжер Грегор Замза однажды становится насекомым, написанная в 1912 году Францем Кафкой, позже названным величайшим немецким писателем, всегда привлекала внимание режиссеров — как кино-, так и театральных. И тем и другим было где развернуться. Так же как актерам. Действительно, сыграть насекомое с человеческой душой — что может быть заманчивее? Поэтому «Превращение» неоднократно ставили в театрах и экранизировали — с разной степенью успеха. И акцент во всех этих версиях прежде всего делался на образе главного героя, которого играли суперактеры.
В спектакле Тростянецкого главный герой, естественно, тоже присутствует. Но лицо его мы увидим только в самом начале и в финале. Все остальное время на сцене будет шипящее чудовище — в лучших традициях фильмов ужасов.
И тут надо отдать должное и сценографу, и художнику по костюмам, и ассистентам режиссера по пантомиме — такого Грегора Замзу на отечественных подмостках мы еще не видели. Сначала Замза предстает в образе гигантской гусеницы, потом — чего-то белого с хоботком, но большую часть спектакля он — черная латексная гадость, принимающая причудливые формы. Картинка эта абсолютно киношная, такую мерзость вполне могли снять и Хичкок, и дель Торо. Но, как выяснилось, для того чтобы ее создать, не нужны какие-то дорогостоящие технические фокусы, а вполне можно обойтись и скромными возможностями современного театра. Достаточно вложить талант, фантазию и душу. И еще — тело. Актерское.
В спектакле Замзу играют два актера — Кирилл Иванов и Павел Путрик. И, наверное, кто-то может сказать, что им не слишком повезло: лица не видно, Иванов или Путрик корчится в «шкуре» насекомого — непонятно. Но в любом случае надо отдать должное и их сумасшедшей пластике, и способности передать повадки насекомого и страдания человека одновременно. Это настоящий актерский подвиг — играть с такой самоотдачей, зная, что, когда ты выйдешь на поклоны, тебя никто не узнает.

«Ла-ла-Замза»
В общем, как ужастик спектакль даст фору некоторым кинофильмам. Но этим Тростянецкий не ограничился, сделав многожанровую постановку, в которой есть место и фарсу, и пантомиме, и мюзиклу, и драме.
Сценограф Денис Денисов и художник по костюмам Таисия Хижа создали очень напоминающее кадры старых фильмов, но при этом цветное пространство, где жизнь кипит яркими красками. Только комната Замзы и он сам, вернее, существо, в которое он превратился, — черно-белые. И вот, как принято в последнее время в кино, представители этой яркой жизни в лице членов семьи Замзы периодически начинают петь. Такой «Ла-Ла-Замза» получается. Кстати, зонги написала актриса Ася Ширшина, играющая сестру Замзы Грету — единственную, кто поначалу проявляет человеческое участие к ставшему чудовищем герою. Но и она постепенно все больше отдаляется, занятая попытками решить финансовые проблемы семьи, а заодно и устроить свою личную жизнь.
Семья Замзы вообще очень взволнована своим пошатнувшимся благополучием — гораздо больше, чем внезапным превращением сына. И будни семьи — это уже фарс. В духе Чаплина — суетливые движения, какое-то бормотание вместо слов. Кстати, фарсовые моменты спектакля, несмотря на их яркость, пока самые невыигрышные. По крайней мере отечественная публика их воспринимает плохо — менталитет у нее другой, не наш это жанр.

«Форма любви»
Но Тростянецкий-то всё понимает про этот менталитет, поэтому смело перекраивает историю, которая у Кафки кончается смертью забытого среди объедков и мусора героя. И если бы это было голливудское кино, то его можно было бы назвать «Красавица и чудовище», да и в русской культуре есть похожие сказки вроде «Аленького цветочка». Вот и в спектакле появляется персонаж, которого нет у Кафки, — влюбленная в Грегора Милена (Александра Жарова).
Она буквально врывается в зал и рассказывает романтическую историю их знакомства, а потом не может понять, куда Грегор пропал. Наконец, находит адрес и устраивается в его семью служанкой. И, как и положено в подобных сказках, слова и объятия Милены помогают Замзе скинуть страшное обличье и превратиться в нежного мальчика. Правда, семья этого так и не узнает, а просто радостно выкинет оставшуюся шкурку. Зато фигуры влюбленных замрут на авансцене.
Любовь, которой были обделены и сам Кафка, и его герои, на этот раз всё спасла. Новый спектакль как раз про это. А то, что он несколько противоречит классическому варианту, так, кто знает, может быть, Кафка бы и не возражал.
Но в любом случае Геннадий Тростянецкий не просто «переписал» классику, он «переписал» и устоявшие представления о театре, совместив в своем новом спектакле, казалось бы, несовместимые жанры, что до этого себе позволяли только кинорежиссеры.