Top.Mail.Ru
КУПИТЬ билеты
«Балет о презервативах»
Пресса «Потерянные в звездах» Ханоха Левина
Автор: Яковлева Ю.// Коммерсант-СПб. 2000. 21 октября   

Петербургский Театр «На Литейном» показал «Потерянных в звездах» (Lost in the stars) режиссера Григория Дитятковского. Первое представление случилось на исходе прошлого сезона, но премьерный гриф с афиши не снят: за это время спектакль сладился, а город был охвачен слухом, будто на Литейном дают «что-то удивительное» — «Потерянные в звездах» обрели статус события. Тем более что режиссер Дитятковский — один из наиболее реальных претендентов на пост руководителя БДТ имени Товстоногова.

 

На самом деле пьеса израильского драматурга Ханоха Левина (Hanock Levin) называется «Торговцы презервативами» (вариант: «Торговцы резиной»). Двум мужчинам и женщине сильно за сорок. У женщины (Елена Немзер) есть аптека, у одного мужчины (Вячеслав Захаров) — шестьдесят тысяч в банке, у другого (Сергей Дрейден) — десять тысяч пачек презервативов. Аптеке нужны инвестиции, презервативы требуют сбыта, скряга не желает расставаться с деньгами. Свои проблемы персонажи решают двадцать лет. То есть два акта пьесы. Стареют, охмуряя друг друга, делая шаг вперед и два назад, хорохорясь и безумно боясь прогадать. Под нескончаемый отчаянно-тоскливый рефрен: годы уходят, дни серы, а нечто сверкающее развертывается в стороне. Перипетии любовного треугольника то и дело запинаются об эти самые пачки презервативов, банковский чек и аптечные счета. Ни одна пара так и не сложится, герои превратятся в развалины, обнаружив, что аптека не прогорела, в мире изобрели противозачаточные таблетки, а скопленные за всю жизнь фунты в пересчете равны всего-то десяти тысячам американских долларов.

 

Неизбежный в подобном сюжете пафос Ханох Левин сокрушает тем же нокаутом, каким в быту отучают себя от слов-паразитов, вместо какого-нибудь «это самое» произнося, например, «вареные огурцы». Посреди высоких слов о счастье и смысле жизни драматург неизменно упоминает пачки презервативов. И высушивает сантименты расчисленным порядком композиции. Охотно прибегает к симметрии, составляет узоры из словесных мотивов, уравновешивает друг с другом пространные монологи или дуэты, повторяет сюжетные схемы. В первом акте героям — сорок пять лет, а во втором — шестьдесят пять: отсутствие принципиальной разницы представлено с максимальной наглядностью.

 

Поменяв название, режиссер Дитятковский вовсе не собирался стыдливо бороться с кондомами. Просто выразил нелепым, замечтавшимся неудачникам Левина свое поэтическое сочувствие. Сцена расчерчена высокими серыми дверями, открываясь и закрываясь, они выгораживают то рампу, то три комнаты-камеры, то огромную коробку в центре, а то распахиваются, открывая задний план звездного неба (художник Владимир Фирер). В этих дверях персонажи блуждают, как в трех соснах. Проделывают все, что предписано драматургом, в пылу торга сдабривая речь смачным одесским акцентом. Но вместе с хореографом Сергеем Грицаем и художником по свету Глебом Фильштинским режиссер придумал им самый настоящий балет.

 

К трем «солистам» добавлены музыканты-джазмены и кордебалет из трех ангелов-клерков с серыми воробьиными крылышками на подтяжках. После каждого эпизода следует музыкально-танцевальное «отточие»: лирический подтекст выходит на поверхность. Действие прошито танцем. Вот парочка заходит в комнату. Женщина перелетает от стены к стене, путается в элегических арабесках, нашаривая рукой выключатель, а потенциальный любовник-инвестор неуклюже топчется на месте. В золотистом дыму плавают желтые электрические лампочки. Мизансцены развернуты фронтально. Фигуры, высвеченные контражур, теряют плотность и объем. Ангелы, будто в невесомости, стелются и кувыркаются вслед за женщиной, облепляют дверные косяки, зависая в почти мультипликационных по сложности позах. Под барочную арию, пока любовник, чертыхаясь, путается в собственных кальсонах, женщина стоит в блаженном оцепенении: ангелы стягивают с нее платье, отстегивают резинки чулок. Целое выглядит так, как если бы Магритт взялся нарисовать рождественские открытки.

 

И нельзя сказать, что режиссер, начиняя пьесу подобным образом, идет против драматурга. Его балет существует на тех же правах, что и, например, упоительные сольные сказки владельца презервативов про райский Техас, полный тучных кукурузных полей, вилл, бассейнов и аппетитных девиц. И сами эти монологи в соседстве с танцевальными интермедиями превращаются в grand pas интонаций, а любовно обсуждаемые дамские попки — в абстрактное мелодическое коленце. Золотисто-серый, миниатюрно-замкнутый и элегантный, как табакерка, этот спектакль способен сыграть с публикой злую шутку именно завершенностью каждой своей детали. Устроив после первого акта бурные продолжительные аплодисменты, часть зрителей воодушевленно тянется в гардероб — в полной уверенности, что точка уже поставлена.