Сценическая версия романа Дмитрия Мережковского «Антихрист. Петр и Алексей», созданная и поставленная режиссером Сергеем Морозовым в Театре «На Литейном», представляет собой размышления о неоднозначной и довольно противоречивой исторической фигуре Петра I и его таких же сложных взаимоотношениях с сыном Алексеем. Религиозная проблематика в спектакле «Петр и Алексей» присутствует лишь косвенно, в отличие от романа. Акцент намеренно смещен на конфликт двух личностей, их мысли, чувства, сомнения, страхи, дабы представить героев более объемными, более человечными, в особенности — Петра, который показан у Мережковского излишне однобоко (тиран, самодержец, придерживающийся жесткой формы правления «кнута и топора»). Поэтому Морозов убирает из названия своего спектакля «антихриста», избегая тем самым оценочности (присущей автору романа) и давая понять, что речь пойдет о людях, Петре и Алексее.

Несмотря на то, что в основе постановки лежит историософский труд Мережковского, спектакль получился полифоничным. В нем звучат стихи петербургских, ленинградских поэтов ХIХ-ХХI веков как посвящение городу, а также оригинальные песни петровского времени; мелодии итальянских речитативов, напоминающих о путешествиях Алексея по Италии; народные скоморошины, которые автор вплетал в текст своего романа.

Начинается спектакль с появления в зрительном зале одного из скоморохов (Александр Майоров), читающего стихотворение Николая Агнивцева «Странный город». К нему присоединяются другие скоморохи-чтецы (Вадим Бочанов, Максим Зауторов, Игорь Ключников, Игорь Милетский, Александр Фёдоров, Сергей Шоколов), одетые в современные стильные черные костюмы и держащие в руках маски, относящие нас к маскам скоморохов ХIII-ХV веков. И вот уже через несколько секунд зал заполняют и перемешиваются между собой знакомые всем строчки из поэмы Пушкина «Медный всадник», стихотворения Вяземского «Петербург», советской песни «Город над вольной Невой...» и хита нулевых «WWW/Ленинград». Постепенно полифония перерастает в имитацию противоборства между болельщиками двух футбольных клубов, одни из которых скандируют «ЛЕНИНГРАД», а другие «ПЕТЕРБУРГ». Шутовской балаган заканчивается фразой, произносимой одновременно всеми скоморохами под тревожные, ритмичные звуки: «Ждем-пождем, а что-то будет...», как бы предвещая нечто страшное, что вот-вот должно случиться.

Сценография художника Анны Лавровой получилась простой и лаконичной. На совершенно черной сцене, слабо подсвеченной прожекторами, одна-единственная декорация — деревянный трон на колесиках, исполняющий сразу несколько ролей: непосредственно сам трон-престол, олицетворяющий государство и судьбу правителя; трон-стол; трон — столярный верстак; трон-плаха. Именно на него вельможи (они же скоморохи, они же придворные, они же «бесы») пытаются загнать молодого царевича Алексея (Вадим Степанов), который совершенно не готов к этому и всеми силами пытается изворачиваться, только бы не занять место отца. Одетый во все белое, свободолюбивый, не желающий встраиваться в созданную отцом систему, Алексей испытывает невероятное давление Петра, мечтающего видеть сына достойным наследником.

Петр I (Александр Цыбульский) выходит на сцену, как и вельможи, из зрительного зала. Изначально признаки того, что перед нами царская особа, отсутствуют. Актер одет в обычную белую рубашку и черные брюки. Перевернув трон (что символично), он садится на него, надевает парик, шляпу в духе времени, клеит усы и принимает характерную позу, напоминающую ту, в которой сидит скульптурный Петр Михаила Шемякина, что разместился в Петропавловской крепости. В первой половине спектакля царь предстает веселым, открытым, строящим «новую Россию» (мастерит на столярном верстаке), любящим отцом своего сына и страны. Его движения размашисты, шаг широкий, голос громкий. Но по мере развития действия Петр превращается в жестокого правителя, лихо закручивающего гайки и убирающего с пути всех неугодных и несогласных с ним, в том числе и сына. Нужно сказать, что резкого перехода от «добряка» к тирану в спектакле нет, все развивается равномерно и логично, несмотря на небольшую продолжительность всего действия (1 час 20 минут). Жестоким Петр становится по многим веским причинам, одна из которых — отказ сына от престола, остальное лишь следствия. Алексей просто «хочет жить», поэтому сбегает со своей возлюбленной Ефросиньей (Виктория Чумак) в Италию. Подговаривают его это сделать вельможи-бесы, которые не просто комментируют происходящее и являются проводниками сюжетных линий в спектакле, а подталкивают героев на совершение тех или иных поступков. Алексей неоднократно взывает к милости отца, к диалогу, к пониманию и, наконец, к любви, которую каждый родитель испытывает к своему ребенку, но все безрезультатно. Царь не привык руководствоваться эмоциями, поэтому остается непоколебим. Он чает для сына единственный выход: подчиниться его твердой отеческой воле. «Или отмени свой нрав и удостой себя наследником, или будь монахом». Как видим, выбор невелик. Принимая сложные решения, касающиеся не только судьбы сына, но и страны, Петр терзается сомнениями: он колеблется, боится, но не показывает это другим. В спектакле на фоне глубоких переживаний царя несколько раз одолевает надвигающийся приступ эпилепсии, который он также пытается сдержать, как и все противоречивые эмоции.

Так и несостоявшийся диалог отца и сына приводит к смерти второго. Петр лишает жизни Алексея и отбирает все, что ему было когда-то дорого, но нельзя сказать, что делает он это хладнокровно и легко, все же царь принимает несколько попыток договориться. Впечатляюще и символично сделана сцена убийства Алексея, который как бы привязан к трону, превратившемуся для него в плаху, т. е. в прямом смысле распят своим же собственным государством, управляет которым отец. В конце Петр снимает с себя весь царский реквизит, давая понять, что решения приняты и обратного пути нет: сын убит, а империя по-прежнему остается без наследника.

Спектакль Сергея Морозова не дает категоричных оценок действиям царя и его сына, оставляя после себя множество вопросов, что на самом деле прекрасно. Кто-то может проводить параллели с днем сегодняшним, выстраивать сложные аллюзии, а кто-то расценивать постановку как обращение режиссера к истории, не более. Каждый выбирает сам.